Волковинская В.А. Философия в поисках бытия / В.А. Волковинская. // Современная онтология ІІ : Материалы международной научной конференции ["Бытие как центральная проблема онтологии"], (Санкт-Петербург, 25-29 июня 2007 г.). — СПб.: Изд. Дом. С.-Петерб. госуд. ун-та, 2007. — С. 491-496.

Изначальным путем к бытию представляется путь, что лежит через пространство сущего. Сама проблема бытия в своем рождении тесно связана с проблемой сущего. Поэтому для онтологии нет возможности игнорировать проблему соотношения бытия и сущего. Рассмотрение того, как в разные времена решалась эта проблема, поможет сделать выводы относительно характера и границ влияния определения сущего на собственно онтологическое мышление, под которым мы понимаем специализированное изыскание смыла понятия "бытие". 
Указанное понимание онтологического мышления позволяет опираться только на те философские тексты, в которых прямо и со всей возможной определенностью ставятся онтологические вопросы. Учитывая необходимость переосмысления истории онтологии с точки зрения решения проблемы соотношения бытия и сущего, рассмотрение должно касаться ключевых для онтологии фигур: Парменид, Платона, Гегеля, Сартра, Хайдеггера, Мамардашвили. Конечно, взгляды этих философов неоднократно анализировались. Особенно полезны были работы таких авторов: Вековшинина С., Габитова Р. М., Гайденко П. П., Доброхотов А. Л., Кессиди Ф. Х., Киссель М. А., Кузнєцов В. Н., Кузьмина Т. А., Молчанов В. И., Мотрошилова Н. В., Пигалев А. И., Романенко Ю. М., Смирнов В., Табачковский В. Г., Тузова Т. М., Чикобава К. К., благодаря которым и возможно теперь поставить вопрос об альтернативных подходах к решению проблемы бытия и сущего, и определения того из них, который более способствует раскрытию смысла бытия.
Итак, на заре онтологического мышления мы встречаемся с фразой Парменида: "бытие есть, небытия же нет". Даже если очевидность этого тезиса не поддается сомнению, точнее, именно в этом случае, возникает вопрос: зачем философу настаивать на том, что и так каждому понятно? "Чем, в самом деле, по жанру является высказывание Парменида? Детским лепетом, магическим заговором,

491

молитвой, риторической фигурой? Или, может быть, строго логическим общеутвердительным суждением? … Может быть, Парменид, взяв на себя миссию в веках постоянно повторять одно и то же — «бытие есть», хочет заклясть что-то, как Зевс, скрепивший своей клятвой Космос, не давая ему распасться в хаос"1. Парменид искал реальность, не подверженную изменению и уничтожению, искал надежного пристанища для мышления. Что же может быть более постоянным, чем само бытие?

Парменид открывает новый путь понимания мира, новый способ видения его — через понятие "бытие", но он же и запрещает иной путь — через "небытие". Происходит это потому, что небытие невозможно мыслить без противоречий и парадоксов, а они, увы, не допустимы в мире, управляемом логосом. Но дело даже не в запрещении небытия, а в том, что именно вопреки небытию бытие объявляется существующим, то есть постоянным, нерушимым, надежным, а следовательно — нет необходимости о нем заботится  и вопрашать о нем. Беспроблемность такого определения провоцирует забвение и опустошение онтологического мышления. Как единственный смыл небытия заключается в том, что его нет, так и единственный смыл бытия в том, что оно есть. Небытие представлялось наиболее схожим с пустотой, пространством, в котором ничего нет. Если мыслить  логично, то бытие — это пространство, в котором что-то есть, само существование существующего. Угроза небытия преодолевается указанием на его противоположность — присутствие сущего, которое и называется бытием. Такое указание возможно только в сторону самого сущего. Отныне именно оно привлекает внимание философии. Так устанавливается власть сущего над бытием, которая не дает возможности поставить вопрос о бытии как таковом.

Итак, найдена реальность бытия, которая отождествлена с особенным взглядом на сущее, когда мы видим его постоянство и единство. Пусть тут говорится не о бытии, а о бытии сущего, но важно указание на необходимость определенного "переключения внимания", определенной процедуры мышления, которая дает возможность попасть в пространство бытия. Но именно этот момент и сотрется в последствии, останется в неизменном виде то, что больше всего требует осмысления — связка бытие-сущее.

1 Романенко Ю. М. Бытие и естество: Онтология и метафизика как типы философского знания. — СПб.: Алетейя, 2003. — С. 54.

492

Платон, принимая тезис Парменида о связи мышления и бытия, придает ему иное значение, не связанное с процедурой "иного видения". Для Платона "быть — значит быть ейдосом"2, сущностной определенностью вещи. Бытие превращается в высшую реальность. Правда, хотя позднейшая философия обращала внимание как раз на этот перенос бытия в высшую (и потому недоступную для вопрошания) сферу, для самого Платона цель состояла не в этом. Главной задачей (и причиной) отождествления бытия с идеей вещи было наполнение "пустого бытия" смыслом: бытие как идея — это смысл, сущность вещи в ее конкретном существовании. Итак, бытие "спасено": из труднодоступного особого видения сущего бытие превратилось в то, что определяет сущее в его сущности.

Бытие для Платона — это то, что нуждается в спасении от собственной принципиальной неопределимости, граничащей с пустотой, с ничто. Такое соседство более чем опасно. Поэтому даже отказ от собственно онтологического мышления представляется оправданной мерой. Отказ этот состоит в том, что бытие отождествляется пускай и с идеальным, но все-таки — с сущим. Именно эта позиция была унаследована и развита Средневековьем. 

В Новое время бытие понимается как бытие природы, поэтому на первый план выходит естествознание. И тут бытие предается забвению. Только Гегель нарушил молчание, четко сформулировав ту онтологическую позицию, которая следовала из развития всей послеплатоновской философии.

Гегель считает истинным именно конкретное содержание понятия. Чистое бытие, как то, что не означает конкретной вещи (материальной или духовной), не может иметь содержания. Поэтому "отличие бытия от ничто есть одно лишь мнение"3. Ход мысли Гегеля основан на том, что под "не-чистым" бытием он, как и все философы Нового времени, понимает конкретную предметность. Философия же не могла начинаться с конкретного, потому необходимо было из бытия предметного, определенного, выделить неопределенное. Этого Гегель достигает путем абстрагирования от всех признаков предметного бытия. И именно потому, что бытие и на данном эта-

2 Доброхотов А. Л. Учение досократиков о бытии. — М., Изд-во Моск. ун-та, 1980. — С. 44.

3 Гегель. Энциклопедия философских наук. Т.1. Наука логики. — М., «Мысль», 1975. — С. 220.

493

пе представляется предметностью, остаток этого вычитания — ноль. Бытие не просто приближается к своей противоположности, оно теряет свой вес и значимость для мышления, если оно не бытие чего-то.  

Гегель, осуществив выделение чистого бытия из бытия сущего, показал не столько принципиальную неопределимость и пустоту бытия, сколько недопустимость для онтологии такой процедуры. Смысл бытия невозможно вывести из сущего, из отождествления бытия с сущестью сущого. Размышления Гегеля предоставляют самые сильные аргументы, так как он ясно демонстрирует последствия отождествления бытия с сущим: чистое бытие тогда превращается в дымку, иллюзию, невесомую абстракцию, "лишнее" понятие.

В ХХ в. происходят значительные перемены в онтологическом мышлении, но все же сохраняются и многие традиции. Так, если Сартр и выделяет бытие человека как специфический регион бытия, то феномен бытия все же связан именно с бытием феноменов. Не выполняется проект определения бытия, которое было бы общей основой и бытия-в-себе и бытия-для-себя. Но даже в случае выполнения этого проекта, Сартр не вышел бы за пределы классического подхода в онтологии — поиска бытия исходя из сущего: «бытие – всегда наличествующая основа сущего, оно в нем повсюду и нигде»4. Важнейшим шагом, совершенным Сартром, является изменение статуса категории «ничто»: она лишается функции обозначения отсутствия вещи или явления, получая новое значение характеристики определенного способа бытия. Ничто вводится в непосредственный опыт сознания и означает теперь не отсутствующее сущее,  но характер сущего.  Таким образом, создается возможность переосмысления не только ничто, но и бытия. Это значит возможность поставить вопрос о отделении бытия от функции обозначения наличия сущего, что в свою открывает путь к осмыслению самого бытия. Этот путь попытался пройти Хайдеггер, начиная его с настоятельности постановки вопроса о бытии. Этот вопрос совершенно особый, поскольку «бытие заведомо нельзя "объяснить" из сущего»5. И все же, хотя бытие не может уже отождествляться с сущим, необходимо присмотреться, в связи с чем формултируется онтологический вопрос. «Есть ли у нас сегодня ответ на вопрос о том, что мы собственно имеем в ви-

4 Сартр Ж. П. Бытие и ничто: Опыт феноменологической онтологии. – М.: Республика, 2000. – С. 36.

5 Хайдеггер М. Бытие и время.— СПб.: "Наука", 2002. — С. 196.

494

ду под словом "сущее"? Никоим образом. И значит вопрос о смысле бытия  надо поставить заново»6 – вот что пишет Хайдеггер. Бытие сохраняет сущностную связь с сущим. Именно оно требует ответа на вопрос о бытии. В дальнейшем это только подтверждается: «Поскольку спрошенное составляет бытие, а бытие означает бытие сущего, опрашиваемым бытийного вопроса оказывается само сущее»7. Ответ зависит от того, какое именно сущее предстает как решающее, как приоритетное. Так сущее вновь  становится решающим, а аналитика присутствия, как и любое другое исследование сущего, уводит прочь от бытия. И это тем более неотвратимо, что как раз Хайдеггер и не замечает такой подмены, продолжая говорить о различении ним бытия и сущего.

Конечно, большое значение имеет критика предыдущей метафизики как того взгляда, который превращает бытие в то, что делает сущее пригодным быть сущим. Таким образом, бытие как дающее возможность быть, само уходит в тень и теряет вес. Порывая с этой традицией, Хайдеггер формулирует собственное понимание: «данное различение предстает как некая тропа, которая повсюду, в любой форме поведения и любой установке, ведет нас от сущего к бытию и от бытия к сущему. Сказано образно, и потому далее напрашивается такая картина: сущее и бытие находятся на разных берегах реки, которую мы не называем и, вероятно, никогда не сможем назвать»8. Итак, бытие и сущее обладают одинаковым статусом: ведь реку формирую именно оба берега. Бытие и сущее всегда указывают друг на друга. То есть различаются они только для того, чтобы быть объединенным вновь. «Не лежит ли в основе хайдеггеровской онтологической дифференции изначальный синтез, кровное родство бытия и сущего? Может быть, наоборот, никогда бытие не есть бытие сущего»9. В самом деле, бытие сущего – точка совпадения бытия и сущего, но такого совпадения, когда бытие лишается возможности выступать самостоятельно вне этого совпадения, сущее же удваивается и обосновывается за счет бытия. Оправданность такого совмещения сомнительна: о бытии еще ничего не известно, но

6 Там же, С. 1.

7 Там же, С. 6.

8 Хайдеггер М. Ницше. Том II. — СПб.: «Владимир Даль», 2007. — С. 215.

9 "Бытие и время" Мартина Хайдеггера в философии ХХ века // Вопросы философии. — 1998, № 1. — C. 118.

495

оно уже используется в чуждых ему целях: «слипшееся» с сущим бытие позволяет нам удержаться в безопасном мире, где существует все, кажущееся таковым. Возможно, бытие не имеет ничего общего с сущим. Потому любой вопрос о сущности самого бытия ставит под вопрос надежность, сущесть сущего. Но и сам Хайдеггер считал, что философия несовместима с желанием удобства и безопасности.

Первый шаг философии прочь от удобства – признание редкостности бытия. Мамардашвиои говорил: бытие в коридоре не встретишь. Бытие – это не то, что можно встретить в мире или в сознании ка нечто наличное. Мамардашвили формулирует свою позицию «от имени» Декарта: «по всему смыслу философии Декарта, бытие есть акт»10. Бытие не может быть данным человеку как нечто наличествующее само по себе. Чтобы  быть необходимо определенное действие, усилие сознания, концентрация на мышлении, памяти, честности, любви. Говоря тавтологично, бытие – это состояние бытия и акт бытия. Бытие как уникальное событие является и результатом усилия, и своеобразным «индикатором» его реализации.

Бытие реализуется только как человеческое усилие быть. Это не надежное основание, на которое можно прилечь и отдохнуть. Напротив, бытие само требует основания – основания в человеческом усилии, которое, в свою очередь, оказывается совершенно беспочвенным. Бытие хрупко и не приобретается раз и навсегда, а только держится на волен усилия. Ни о каком удобства не может быть и речи: все сущее, на которое раньше опирался человек, ставится под вопрос. И сам человек перестает быть для себя сущим: все настоятельнее требование собранности, предъявляемое бытием.

Корнем метафизического совмещения бытия и сущего является человеческое, слишком человеческое желание опоры, успокоенности, уверенности в собственном существовании и существовании мира. Это убаюкивание и без того сонного человека. Результат этого совмещения – исчезновение бытия для философского мышления. Разрыв между бытием и сущим позволяет говорить о бытии как о событии на волне человеческого усилия. Только в этом просвете возможна онтология и, вместе с тем, бытие мыслящего онтологически человека.

10 Мамардашвили М.К. Картезианские размышления. — Второе изд. — М.: Издательская группа "Прогресс", 2001. — С. 62.

496